Джулия [1984] - Ньюман Сандра

— Думаешь только о себе, — с благодарностью повторил он.

— А после ты уже по-другому относишься к тому человеку.

— Да, относишься по-другому.

Дело было сделано; она увидела, с каким облегчением во взгляде он от нее отвернулся, окончательно и бесповоротно. Ему привели в пример его самого и даровали прощение. Она сумела разрубить узел любви.

— Пойду к метро, — пробормотала она. — Дождь собирается.

Он торжественно покивал:

— Нам надо встретиться еще.

На секунду она подумала, что ничего не получилось. Но потом до нее дошло: он сказал это единственно для того, чтобы обойтись без прощальных речей. Теперь она для него ничего не значила; не заслуживала даже такой малости.

Джулия не спорила.

— Да, надо встретиться еще.

Оставив его в одиночестве, она пошла не к метро, а обратно — в сторону миниправа. Ей требовалось уяснить нечто трудноуловимое: оно ее преследовало и подгоняло вперед.

Около Честнораб-площади дорогу перегородила толпа, собравшаяся перед большим телекраном. Показывали новый телетюд, и этого маленького новшества оказалось достаточно, чтобы, невзирая на дождь, привлечь добрую сотню людей. Джулия задрала голову и увидела ролик, в котором из окопа выскакивает Старший Брат, а вслед за ним с восторженным кличем — целый героический взвод. Старший Брат выделялся исполинским ростом и могучей, почти божественной статью, а свой автомат нес как пушинку. Далее последовала серия более привычных роликов с излюбленными речами Старшего Брата. В шуме транспорта Джулия не могла разобрать слов, но запись была настолько знакома, что позволяла улавливать смысл речей по одному только их ритму. Темы освещались традиционные: победа, беспощадность, самопожертвование. Великое лицо пристально всматривалось в лучезарную даль, предупреждая о происках врага. Голос настаивал, глаза верили.

И тут начались изменения. Что-то в модуляциях этого голоса, в его гулком звучании смешалось со скрежетом транспорта. Голос оставался прежним: он неистовствовал с каждой стены, из громкоговорителей в парках, из транзисторных радиоприемников, что несли прохожие, а зачастую — из какого-то неведомого места, отчего казалось, что он витийствует с неба или шепчет внутри твоей головы. Вездесущий лик взирал с экрана сверху вниз; стоило ей отвернуться, как тот же лик повторялся с каждой стороны на каждой стене. Он поджидал на каждом углу, мерцал в каждом окне, глядел из газеты в каждой руке. Старший Брат лез ей в голову, и когда она его отталкивала, вцеплялся в нее с новой силой. Раз за разом он нащупывал брешь и пытался протиснуться. Он наблюдал и говорил: Я выдавлю из тебя все до капли — а потом заполню собой.

Джулию накрыла волна слабости, а потом взамен нее пришло то яростное чувство, с которым она так долго боролась. Оно, как ей теперь стало понятно, таилось в ней всю ее жизнь. Она бежала от него с помощью секса, с помощью работы, с помощью телекранов, с помощью джина, а в последнее время — с помощью многочасовых прогулок. Никогда не называя его даже себе самой, она всегда боялась его силы. Теперь она позволила ему вскинуться и овладеть ею целиком. Она ощущала себя непобедимой, дерзкой, пылкой. Ее тянуло маршировать, кричать, бить окна, сжигать дома. Вроде как ее подхватила толпа, где все с разгоряченными лицами кричат, давая выход своему гневу, и преследуют кого-то, кто отчаянно бежит, спотыкаясь, от этой громогласной мощи. Теперь ей стало ясно, куда она шла все это время. Она прониклась истиной минилюба, усвоила тот урок, что преподал ей O’Брайен, когда приказывал бить ее электрическим током. Ребенок беспорядочно ворочался, колотился, как сердце, и причинял боль, которая обернулась своего рода ликованием, предвещавшим смерть ее врагам. Власть этой боли обещала растянуться на тысячу поколений. С телекрана невнятно гудел голос, а она стояла с задранным подбородком, уставившись на огромное лицо. Двадцать семь лет у нее ушло на то, чтобы понять, какого рода улыбку прячут черные усы. Но все хорошо, что хорошо кончается. В итоге она одержала над собой победу. Она возненавидела Старшего Брата.

22

Путь ее лежал в миниправ. У входа на лестницу она не стала спускаться в лито, а свернула на велосипедную парковку. В стойках выбрала старого «Беспощадного воина»: шершавый от ржавчины, он был в целом исправен.

Для поездки к югу она наметила маршрут, ведущий по периметру внутрипартийного района к мосту Старшего Брата. Крутя педали, Джулия упивалась своей ненавистью. Снова и снова с незатухающим удовольствием подпитывалась ненавистью к Старшему Брату. Каждый плакат, встретившийся на пути, подзаряжал ее ненависть. Старший Брат в ее представлении умирал от голода, сносил унижения и побои, был попеременно зарезан, обезглавлен, утоплен, разорван в клочья. Она ненавидела его партию — и теперь поняла, что ненавидела ее всю свою жизнь. Для нее никогда не было тайной, кто убил ее мать, и школьных друзей, и летчиков. Она ненавидела О’Брайена и его безукоризненную квартиру с ворованной роскошью. Ненавидела Мартина за его изможденную физиономию, еще способную ухмыляться и злорадствовать. Ненавидела Уикса, этого паука, и желала раздавить его подошвой, точно так же как он раздавил ее руку. Ненавидела Гербера — ох, как она ненавидела Гербера! Какое наслаждение — обнаружить, что ненавидишь Гербера! Она вспомнила еще многих, которые причиняли ей зло, и ненавидела их по очереди, чувствуя очищение. Но всякий раз возвращалась к Старшему Брату. Без него она бы не выучилась ненавидеть и, по сути, никто не заслужил бы ее ненависти. Он был первоисточником.

Теперь она поняла правоту Вики. Если существуют повстанцы, конечно же, надо пойти и влиться в их ряды. Надо бороться, чтобы очистить мир от этого огромного зла. Дождь усилился и хлестал Джулию по лицу, но даже это несло ей безудержное удовольствие. В ней бурлила кровь ярости — неукротимая кровь, унаследованная от матери; бурлила ненависть, которая есть любовь.

На мосту движение стало более плотным. Полиция останавливала немногочисленные автомобили, среди которых застревали велосипеды. Тут же плечом к плечу сбивались в толпы пешеходы. Свободной оставалась только полицейская полоса. Впереди Джулия увидела препятствие: военный контрольно-пропускной пункт, которого раньше не было. Дорогу перегораживали привычные грузовики и горстка солдат, за спинами которых стеной стояли патрульные в черной форме и проверяли документы. И что странно, основную массу велосипедистов и пешеходов разворачивали и отправляли назад по выделенной полосе, притом что некоторых пропускали после весьма беглой проверки. Иногда, опять же без видимых причин, кого-то выталкивали к линии патрульных, где их ударами дубинок укладывали на землю и волокли туда, где ожидала вереница фургонов.

Все подходящие к пропускному пункту выкрикивали вопросы тем, кого развернули. Некоторые из получивших отказ медлили у бетонного ограждения полицейской полосы, чтобы поделиться своими наблюдениями, но мало что могли поведать. Солдаты и патрульные — те и вовсе не разглашали ничего. Из общей трескотни Джулия смогла узнать единственно то, что остальные мосты тоже перекрыты и даже живущих на южном берегу партийцев не пускают домой. Некоторые часами пытались прорваться через разные пропускные пункты, но теперь страшно устали и отчаялись.

Джулия подумала было повернуть назад и сделать попытку выбраться из Лондона севернее. Ее документы были оформлены на выпущенного заключенного: в них предусматривалось место для штампа о приведенной в исполнение казни; предъявлять такие на контрольно-пропускном пункте было рискованно даже в лучшие времена. Но опять же, если она собиралась уехать из Лондона, рано или поздно ее ожидал пропускной пункт. Здесь общий хаос мог сыграть ей на руку. Требовалось лишь удачно придумать правдоподобную ложь. В чрезвычайных ситуациях всегда возникал повышенный спрос на механиков, а она — механик; это могло сработать. Вполне логично, что министерству мира сейчас потребовались механики к югу от реки.